«Когда англичане придут в Туркестан?» «Когда они придут, будет ли все по-прежнему как раньше?» «Будет ли снова продаваться на базаре ситец?» «И будут ли снова продаваться на базаре иголки и нитки?» «Где теперь Ак-Паша (Белый Царь)?» «Сколько теперь часов в дне и сколько в ночи?» «И сколько теперь дней до Рамазан Байрама25?» «Что больше – Ташкент или Москва?» «Москва или Россия?» «Как русские обращаются к Богу? На „ты“ или на „вы“?» и так далее. И когда я удовлетворил их любопытство, я удостоился комплимента «Как вы умны! Вы всё знаете!»
Юлдаш как-то раньше рассказывал мне, что он убил двух огромных кабанов в горах, выдру и «дикого человека». Когда я выразил некоторое сомнение в существовании «диких людей» в нашей части мира, он начал давать подробные описание их существования. По-видимому, это был медведь, которого местные жители часто называют «диким человеком». Фактически кожная оболочка медведя, покрытая белым жиром, чрезвычайно похожа на человеческое тело, особенно если это самка.
Дни всё время были ужасно холодными, и морозы очень сильными, однако сартские женщины ходили по двору с ногами, просто одетыми в галоши, которые они снимали у порога и ходили внутри помещения босиком. Температура внутри дома была не выше, чем снаружи, только не было ветра. Женщины были очень скудно одеты; они просто надевали халат, просторное восточное женское платье, рубашку и штаны, всё старое, распадающееся на кусочки. Когда наступал день стирки, и они стирали во дворе, невзирая на холод, женщины оставались одетыми только в халат. Дети, когда требовалось постирать их рубашки, могли сидеть без ничего, и даже крошечный младенец, который едва начинал ходить, садился на снег совершенно голым. Но никто из них не болел.
Все женщины, особенно жёны Юлдаша, просили Акбара купить им материи, чтобы пошить рубашки. Но всё давно исчезло с базара, и цены на любой вид материи были жутко высокими.
Когда молодые женщины отправляются с визитом в гости, первое, что им необходимо сделать, это сильно подкрасить свои брови сурьмой или еще соком растения, называемое устьмой, это Вайда красильная, по латыни носящая название Isatis tinctoria; таким образом, две брови соединяются в линию, пересекающуюся с переносицей. Сарты не используют пудру, но иногда подрумянивают щеки. Затем они достают лучшее платье из своего сундука. Это такая же простого покроя рубашка, но шёлковая, кстати, могу сказать, чрезвычайно похожая на современные модные европейские женские платья; затем они оборачивают полосы материи, как портянки, вокруг своих ног и надевают мягкие высокие сапожки. Поверх всего, скрывая всю фигуру, они надевают паранджу, подобие мантии, как халат, но с чисто декоративными рукавами, сшитыми вместе сзади; они закрывают лицо чёрной сеткой из конского волоса – чимбетом. Он скрывает лицо от глаз посторонних, а паранджа26 покрывает всю фигуру женщины с головы до ступней ног. Поскольку все паранджи одинаковые, одного цвета, формы и материала, то все женщины выглядят одинаково на улице и могут отличаться только своим ростом и полнотой. Только для молодых женщин разрешены некоторые исключения; их паранджа может быть цветная, а чимбет27 может быть заменен белой вуалью.
Этот полный парадный костюм сартской женщины очевидно развился с течением долгого времени из обычая закрывать свою голову халатом, выходя из дома, как это до сих пор делают татарские женщины в Оренбургских и Казанских губерниях, или, по крайней мере, делали так до революции. Они не скрывают лица, но слегка прикрывают его углом халата, скорее из кокетства, чем из требования закона. Но для сартских женщин Хивы, Бухары или Русского Туркестана паранджа и чимбет обязательный элемент наружной одежды, и даже сартские нищенки носят на улице этот костюм. Для сартской женщины появиться на улице без паранджи и чимбета было бы величайшим позором и потерей самоуважения, и никакая уважающая себя сартская женщина и помыслить не могла бы сделать такое. По этой причине «раскрепощение женщин востока», «снятия с них паранджи» является не таким простым вопросом, как это кажется европейцам в силу глубинной психологии сартов. Когда, в конце концов, Большевики рекрутировали в коммунистические ряды сартских женщин определённых профессий, вооружили их револьверами, одели их в типичные френчи или кожаные куртки и послали по домам пропагандировать эмансипацию женщин как первый шаг на пути снятия паранджи и открытия лица, мусульманские женщины увидели в этом для себя прямое оскорбление, и однажды всем этим «эмансипированным женщинам» просто перерезали горло.
Женщины татарки в России давно решили эту проблему самостоятельно. Образованные женщины просто стали носить европейские платья и придерживаться соответствующей моды, а женщины победнее просто перестали носить халат поверх своей головы. Киргизские женщины никогда не закрывают своего лица, не скрывают его от незнакомцев. Женщины у горных таджиков, хотя они и скрывают свои лица от незнакомцев, не закрывают его. Лучше всего оставить решение вопроса ношения паранджи и чимбета на усмотрение самих сартских женщин, особенно, если они на самом деле не мешают им никаким образом, и сартская женщина, нося их на улице, чувствует себя настолько же свободной и не обременённой, как её европейская сестра, которая носит маску во время карнавала.
Однажды утром Тахтаджан принесла мне кипяток для чая, скромно села подле меня и сказала —
«Тахир, вы не обидитесь, если я спрошу вас кое о чём? Как правильно поступать по вашим законам, если у мужчины две жены; должны ли вы любить их обоих одинаково и уделять им одинаковое внимание во всем?»
«Тахтаджан, у нас в России мужчина может иметь только одну жену; иметь двух жён одновременно невозможно.»
«Какие хорошие и мудрые у вас законы», – сказала она, глубоко вздохнув; «Я очень несчастна, тахир, я родилась в горах в селении Хумсан; там не носят паранджу и чимбет. Я вышла замуж и жила долгое время очень счастливо со своим мужем, и он очень любил меня. Мы всегда были вместе. Мы обедали с ним, и бывало мы сидели и долго болтали вместе. Затем у меня родился ребёнок, и он решил взять другую жену. Я не возражала. Я думала, я буду старшей, и новая жена будет помогать мне по дому. Он привел Камарджан; она уже была замужем, поэтому ему не надо было платить много за неё, только тридцать рублей. И теперь он не любит больше меня.»
Её большие глаза наполнились слезами, и она продолжала —
«Теперь я совершенно чужая для него. Я не виню Камарджан. Она хорошая женщина, и мы подруги с ней, но он мог бы уделять внимание нам обеим по-прежнему, а он любит только её. За прошедший год я больше не была ему женой, и я свободна уйти к другому. Здесь есть богатый армянин, который предлагал взять меня в жёны.
Вскоре после этого ко мне пришел Юлдаш и стал жаловаться на свою первую жену.
«Она джинди, тахир», – сказал он – то есть сумасшедшая, истеричная женщина; «вы можете сами это видеть».
Этим же вечером во время оша Акбар много рассказывал мне о трудностях своей семейной жизни.
«Вы никогда мне не поверите», – сказал он, – «как наши женщины портятся среди нас, сартов. Вы можете часто видеть киргизских женщин, работающих в поле, или также русских женщин, но вы никогда не увидите сартских женщин, делающих то же. Даже дома они не делают много; они даже не могут приготовить приличный плов; они только портят рис. Некоторое время тому назад я был богат и имел кирпичный завод, где у меня работало двенадцать мужчин. Моя жена делала одна без посторонней помощи всю домашнюю работу, и всё шло гладко; обед всегда был готов вовремя, и она находила время прясть хлопок и шерсть. Теперь у меня две жены, и у Юлдаша тоже две, а они только и шляются по своим подругам целый день и ничего не делают дома. Они не прядут и не ткут, и всё время докучают мне просьбой купить им материю; однако, они не делают ничего сами. Откуда я могу взять деньги? Мы живём только продажей масла; старая лошадь совсем плоха, и я боюсь, она скоро издохнет; и что мы тогда будем делать? Мы помрём с голода. Камарджан изводит меня до смерти весь день и даже угрожает уйти от Юлдаша, если я не куплю ей материи для новой рубашки и не достану ей тамбурин. Тахтаджан всё время устраивает сцены Юлдашу и тоже просит материю для новой рубашки. Моя вторая жена ленивая неряха. Только моя первая жена достойная женщина и хорошая домохозяйка. Я был хорошим солдатом, когда я был молодым и служил у Худояр Хана», – продолжил он. «Мне приходилось работать в железных рудниках и чувствовать запах руды. Мы, бывало, работали далеко в горах, позади Гавасая. Никто из русских не знает этого места. Когда прогонят большевиков, вы поедите туда вместе со мной, и я покажу вам чудесное место. Там есть потрясающее чистое зелёное озеро; вокруг высокие горы, покрытые сосновым лесом. Там великолепная охота. Там есть тигры, медведи и леопарды, великое множество кабанов и диких овец, и множество тау теке, горных козлов с гигантскими рогами. Также множество фазанов и других птиц. Мы сможем все жить там беззаботно и никто не побеспокоит нас, так как киргизы редко поднимаются туда. Оно доступно только три месяца в году, так как в остальное время года проходы туда закрыты снегом. Там много минералов. Есть железная руда, которая дает двадцать фунтов28 серебра на пятьсот пудов29 руды30, одиннадцать пудов стали и триста чугуна. Мы раньше получали селитру из неё, чтобы делать порох. Там есть и другая руда, которая даёт серебро, свинец и олово, очень хорошее олово. А на другом берегу этого озера, где берег песчаный, и через него бежит поток воды, мы раньше мыли золото. Иногда намывали целый фунт золота за неделю. В озере водится форель, очень вкусная. Также там есть водяные лошади, но они очень пугливые и ныряют в воду сразу, как только замечают человека и исчезают. Я видел одну убитую. Она была желто-серого цвета, очень толстая и совершенно лысая. Давайте поднимемся туда, тахир, и вы увидите, какое это интересное место, какое замечательное охотничье угодье и множество богатых руд».
